Кубинский зал - Страница 13

– Но о тебе когда-то писали в «Йель Ло Ревью», ты считался одним из лучших! – вскричала Джудит. – Что же теперь будет?

– Ничего. Я жду, пока маятник качнется в другую сторону, – признался я.

Она едва не расхохоталась.

– Пока… маятник качнется в обратную сторону?

– Да. Не бойся, я не сломаюсь, – пообещал я. – Сейчас такое время, что приходится сгибаться, но придет время – и я начну распрямляться.

– Когда же оно придет, это время?

– Не знаю, – ответил я чистую правду.

– И как сильно ты намерен согнуться, прежде чем начнешь разгибаться? – В голосе Джудит звучали неприкрытая горечь и недоверие.

Я не ответил.

– Должно быть, очень сильно. До самой земли, – сказала она, и ее голос эхом отразился от потолка.

«А мне-то казалось, я знаю тебя», – подумалось мне.

– Скажи только, что должно произойти, чтобы ты начал, как ты выразился, распрямляться?! – в сердцах воскликнула она. – Что может заставить тебя снова стать человеком?!

Я люблю Тимоти, хотел ответить я. Наш сын обожал бейсбол и уже неплохо играл; когда он ел овсянку, то ухитрялся вымазать ею все лицо, и чистил зубы от случая к случаю. Как раз сейчас Тимоти учился писать с наклоном и делал забавные ошибки в написании заглавного «К»; он мог прослушать по радио трансляцию матча «Янкиз», а потом рассказать мне сколько очков принесла каждая пробежка; он вечно разбрасывал полотенца, белье и носки и пожертвовал свои карманные деньги в фонд помощи пострадавшим при атаке на Центр международной торговли; он плохо себя чувствовал в такси, был без ума от Барта Симпсона и учился нырять в ванне. Тимоти был просто мальчишкой – мальчишкой, которого я любил до последней веснушки. Должно быть, именно поэтому я никак не мог забыть о другом мальчугане, которого родители любили нисколько не меньше и который погиб из-за меня. Поэтому и распрямляться я, наверное, начну, только когда сумею более или менее простить себя за то, что я сделал, когда сумею вернуть своей душе хотя бы немного мира – не раньше. Вот что я думал и чувствовал в глубине своей некогда мальчишеской души, но сказать об этом Джудит я был не в силах.

– Послушай, – проговорил я, – мы можем продать квартиру. Я сделаю все, что только в моих силах, и ты это знаешь. Я могу работать в правительственном учреждении, могу водить такси, преподавать в школе. Наконец, мы могли бы переехать в другой город – там мне будет проще найти работу по специальности. Ты сама знаешь – я сделаю что угодно, лишь бы сохранить нашу семью…

Джудит не ответила. Наклонив голову, она посмотрела на меня, словно оценивая. То, что она сделала дальше, напугало меня до чертиков. Джудит заморгала. Задумалась. Поняла что-то – если не во мне, то в себе – и покачала головой:

– Я не знаю, Билл…

– Что ты не знаешь?…

– Я не знаю, смогу ли я выдержать все это.

Я ободряюще кивнул:

– Да, сейчас нам нелегко. Но я уверен – мы справимся.

Джудит скрестила на груди руки.

– Мне не нравится, что происходит, куда мы катимся. Скоро мы станем нищими… – Она ждала моей реакции, но я молчал. – Нищими! – почти выкрикнула Джудит.

– Мы все еще относимся к социальной группе, которую принято называть верхней прослойкой среднего класса, – заметил я. – И ни ты, ни я просто не представляем себе, что такое настоящая бедность.

– Но я чувствую себя нищей!

– Это субъективное впечатление, а не факт.

– Кроме того, мне не нравится, что происходит с нами, с тобой, Билл! – Ее голос звучал пронзительно, и я уловил в нем нотки страха. – Я не уверена, что ты сумеешь все поправить. Я знаю, ты во всем винишь себя, но… В конце концов, это был чертов несчастный случай, но ты убедил себя, что должен понести наказание. Я знаю, именно так ты думаешь. А я не хочу страдать вместе с тобой! И я не хочу, чтобы Тимми страдал тоже. Почему ты не хочешь взять себя в руки, почему не можешь притвориться, будто ничего не произошло?!

Притвориться, будто Уилсон Доун-младший не умер в нашей спальне? Я не знал, что на это ответить, и только беспомощно смотрел, как взгляд Джудит то мечется по квартире, словно все, чем мы владели, могло вот-вот исчезнуть как дым, то снова возвращается ко мне. В ее глазах я различил гнев, решимость, даже ненависть. Да, сейчас Джудит ненавидела меня, и она хотела, чтобы я это понял.

– Я вижу, ты не хочешь знать, чем все это закончится?

– Ты просто не понимаешь…

– Я все отлично понимаю, Джудит. Ты чувствуешь себя немного не в своей тарелке из-за того, что сейчас я ничего не зарабатываю. Я понимаю, что твоя уверенность в будущем оказалась поколеблена, но…

– Разбита вдребезги, Билл. В чертовы мелкие дребезги!

– И, как я понимаю, ты намерена отказаться от выполнения своих брачных обязательств по крайней мере до тех пор, пока деньги снова не потекут в твои загребущие маленькие ручки?!

– Трахни себя в задницу, Билл!

– Только это мне и остается. Джудит. Ведь ты давно перестала спать со мной.

– Правильно. А ты, случайно, не знаешь, с чего бы мне вдруг захотелось снова это сделать?

– Когда-то это тебе нравилось.

– Что ж, когда-то нравилось, а теперь разонравилось. – холодно сказала Джудит. – Думаю, ты в состоянии меня понять.

Джудит уехала меньше чем через месяц, предварительно добившись, чтобы я разрешил ей продать квартиру. Да, она уехала, и не куда-нибудь – в Сан-Франциско. Никаких знакомых у нас там не было, по крайней мере таких, о которых я знал. Огромный желтый мебельный фургон появился, когда я выходил, чтобы купить кофе, а в тот же день вечером Джудит и Тимоти исчезли. Все последние часы мой сын прижимал к груди свою любимую бейсбольную перчатку. Он не кричал, не плакал и был странно спокоен, словно ничего особенного не происходило или происходило не на самом деле. Джудит сказала, что агент по продаже недвижимости зайдет завтра утром и что она обо всем позаботилась. От меня требовалось только одно – поскорее освободить квартиру. «Ты должен найти себе новое жилье, Билл, о'кей?» В ответ я только тупо кивнул. Руки Джудит были сложены на груди, губы сжаты, голос звучал твердо. «Ты понимаешь, почему это было необходимо?» – сказала она. Я снова кивнул. Думаю, она напичкала Тимоти успокаивающим, потому что он не возражал и не плакал до последней минуты, а когда они уехали – когда они на самом деле оставили меня одного, оставили навсегда, я…