Через год ее место заняла другая женщина. Когда переоборудование отеля было завершено, меня пригласили на церемонию открытия, и я заметил – не мог не заметить, – что, пока перерезали красную ленточку, мать нового владельца безмятежно спала в своем мягком инвалидном кресле, зажав между костлявыми коленями трость и открыв рот, так что всем присутствующим и корреспондентам были хороши видны ее вставные челюсти.
Слегка покачивая бедрами, к моему столику снова подошла Элисон.
– Все думают, что рыба – это просто, – сказала она. – Никто не хочет подумать о том, что ловят ее одни, покупают другие, готовят третьи… – Она устало опустилась на стул. – Может, поручить Ха присмотреть за рыбой вместо меня?
– Почему именно Ха?
– Он в ней отлично разбирается.
Но рыбная тема меня не привлекала. Куда больше меня интересовали события прошлого вечера и ночи.
– Скажи, Элисон, что еще ты знаешь о Джее? Где его офис, чем он занимается?
Элисон перевела дух:
– Я не знаю, где его офис.
– Он никогда тебе не рассказывал?
– Кажется, он говорил что-то насчет строительного бизнеса.
– Куда ты звонишь, если он нужен тебе днем? По какому номеру?
Она подавленно улыбнулась:
– Я ему не звоню.
– Не звонишь?
– Нет. Разве это не странно?
– Значит, Джей звонит тебе?
– Да.
– Ты была когда-нибудь у него дома?
– Нет.
– Ты знаешь, где он живет?
– Нет.
– Есть у тебя хоть один его телефонный номер?
– Нет.
– Нет?
– Стыдно признаться, но он так и не дал мне свой номер.
– То есть домашнего телефона у тебя нет?
– Нет.
– А служебный? Мобильный? Я абсолютной уверен, что у него есть мобильный телефон.
Элисон машинально чертила на своей планшетке какие-то каракули.
– Иногда мне кажется, что я вовсе ему не нравлюсь.
– Почему тебе это кажется? Потому что Джей ничего о себе не рассказывает? А ты пробовала поискать в Интернете?
– Разумеется, пробовала, но ничего не нашла.
– То есть он сам звонит тебе и предлагает встретиться?
– Как правило – да.
– Хотел бы я знать, что сталось с кодексом выживания крутой нью-йоркской девчонки!
– Ох, Билл, я обо всем забыла.
– И чем вы занимаетесь вдвоем? Прости, что я спрашиваю, но мне очень хочется разобраться, что он собой представляет, этот парень.
– Он звонит мне сюда, в ресторан. Потом мы встречаемся – здесь или у меня на квартире.
– А потом?
– Ты сам знаешь, что бывает потом.
– И все-таки?
– Обычно мы… развлекаемся, потом я готовлю ему что-нибудь перекусить.
– Значит, это происходит не ночью?
По лицу Элисон я видел, что она не ожидала такого вопроса.
– Обычно нет…
– А когда?
– Часа в три, в четыре, когда в ресторане почти не бывает посетителей.
– Вы никогда не ужинали вместе?
– Очень редко, – призналась она. – Джей говорит – ему нравится встречаться со мной в моей квартире.
– И ты миришься с этим, потому что…
Элисон снова прикусила губу и опустила взгляд, потом порылась в сумочке и достала сигарету. Я понимал ее состояние – своими вопросами я загонял ее в угол, но отступать я не собирался.
– Эти… визиты, они ведь продолжаются недолго, да? Час, полтора – сколько?…
– Да, – сказала она тихо. – Ну и что?
– Это немного. Особенно для настоящего романтического свидания.
– Ты мне говоришь?…
– Скажи, Элисон, не было ли так, что Джей сначала действует энергично, а потом вдруг… скисает?
– Да! Именно так и было в последний раз, когда… – Элисон не договорила. Подняв голову, она смотрела на ворвавшегося в зал полного мужчину в белом халате и фартуке. Я узнал его – это был ресторанный шеф-повар.
– Я этого не вынесу! – выкрикнул он. – Опять эта чертова рыба!
– Хочешь, чтобы я сама посмотрела? – спросила Элисон.
– Это не рыба, а дрянь! Самое настоящее оскорбление! Твой оптовик мошенник, Элисон. Он поставляет настоящее дерьмо – мол, нате, жуйте мое драгоценное дерьмо! – И, круто развернувшись, повар исчез в кухне.
Элисон встала:
– Хочешь посмотреть, с чем мне приходится возиться чуть не каждый день?
Я прошел за ней сквозь открывающуюся в обе стороны дверь с маленьким окошком, мимо длинных разделочных столов и транспортера. Маленький мексиканец окатывал пол водой из шланга. Шеф-повар уже поджидал нас. Перед ним на длинном мокром лотке лежала обезглавленная рыбина трех футов длиной; мне показалось, что это – желтоперый тунец. Кто-то уже пытался его чистить.
– Я не собираюсь есть всякую дрянь! – с жаром воскликнул повар. – Вот, смотрите!
Рыба была разрезана вдоль, и он приподнял верхнюю половину. Обнажилось розовое мясо. В толще его мы увидели молочно-белую червеобразную трубку с карандаш толщиной не меньше полутора футов длиной. Повар тронул ее ножом, и трубка начала сокращаться и корчиться.
– О'кей, я вижу, – сказала Элисон. – Я сегодня же позвоню… – Она повернулась ко мне. – Вот с чем приходится иметь дело!
– Черви! Цепни! – выкрикнул повар, когда я повернулся, собираясь уходить. – Нет, не дождетесь! Никаких паразитов! – Он схватил секач и с силой рубанул рыбу поперек туловища. Мы попятились.
– Ни-ка-ких чер-вей! – Повар продолжал в ярости рубить рыбу, превращая ее в фарш. – Никаких – глистов! Пусть – ваш – хренов – рыбник – поставляет – РЫ-БУ!
Среди множества невероятных чудес есть в Манхэттене маленький зал, напоминающий изнутри кашмирский плавучий дом, парящий на высоте пятнадцати этажей над Сентрал-парк-Саут. Он богато отделан тканями, украшен вышитыми подушками и бронзовыми статуями Будды – ни дать ни взять небесный гарем султана. Деревянные поверхности украшены позолоченной резьбой, негромко и ненавязчиво играет ситар. С этой высоты Центральный парк похож на огромное темное озеро, а фары мчащихся такси напоминают огоньки крошечных субмарин, держащих курс на освещенные многоквартирные дома на дальнем побережье. В зале много свечей, их огоньки колеблются, отражаются в стеклах окон, и от этого кажется, будто над парком беззвучно вспыхивают десятки фейерверков.