– Билл Уайет.
Памела повела меня между разгороженными кабинетиками. Выйдя из этого лабиринта, мы оказались в отделанном дубовыми панелями коридоре, заканчивавшемся закрытой дверью.
– Марта? – позвала Памела.
Никто не откликнулся, и она толкнула дверь. Комната, куда мы попали, не могла, пожалуй, составлять больший контраст с тесными клетушками, мимо которых я только что проходил. Это был кабинет риелтора старой закваски; такими офисы агентов по продаже недвижимости были лет сорок – пятьдесят назад. Довольно просторный кабинет был битком набит толстыми картонными папками с подшитыми в них документами, пожелтевшими крупномасштабными картами местности, свернутыми в трубку геодезическими планами и кадастровыми таблицами пересчета налогов. Несмотря на ранний час, в кресле за столом крепко спала грузная пожилая женщина. Платье домашнего покроя слегка распахнулось на ее могучей груди; в руке женщина держала чайную ложечку. На столе перед ней стоял недопитый стакан чаю и лежала толстая биография герцога Виндзорского. К креслу была прислонена трость для ходьбы.
– Марта! – заорала у меня над ухом Памела. – Алло!!!
– А?! Что?! – Пожилая женщина заморгала и проснулась. – В чем дело, Пэм?
– Это мистер Уайет, – злорадно сказала Памела.
– Как поживаете, мистер Уайет? – невозмутимо поздоровалась Марта.
– Он хочет обсудить продажу старой фермы Рейни.
– Вот как?…
Две женщины с ненавистью разглядывали друг друга, потом Памела сказала:
– Пожалуй, я вас оставлю, чтобы окончательно не спятить.
И она ушла, громко стуча каблуками.
– Будьте добры, закройте дверь, пожалуйста, – сказала Марта, когда шаги Памелы затихли. Я повиновался, и она властным жестом указала мне на мягкое кресло по другую сторону стола. – Ужасная женщина эта Пэмми, – добавила Марта и вздохнула. – Дерзкая, развязная, грубая… Просто уличная девка, другого слова не подберешь.
– В самом деле?
– Да. Мы оказались в одной упряжке, и, поверьте, ни я, ни она не испытываем от этого никакого удовольствия. Я научила Пэмми всему, что знала, но благодарность и верность нынче не в почете.
– Это было ваше агентство? – догадался я.
– До сих пор мое, – Марта с вызовом кивнула. – Его основал мой отец еще в 1906 году. – Она поправила распахнувшийся ворот платья. – Я была единственным ребенком в семье, мистер Уайет. Сейчас мне восемьдесят три, и опыта мне не занимать.
– Да, – согласился я, – вы, наверное, многое повидали.
– Очень многое, – подтвердила она. – Я, например, еще помню времена, когда грузовики с картошкой шли по главной дороге потоком. У нас был один врач на всю округу; зимой мы платили ему дровами, а летом – продуктами с полей и огородов. Тогда про Норт-Форк еще никто и не слышал, но для меня он – самое красивое, самое лучшее место в мире. Теперь, конечно, многое изменилось, всего и не пересказать. Раньше, к примеру, все, кто здесь жил, пользовались только колодезной водой; устриц в сезон можно было есть хоть три раза на дню, и лангустов тоже. У нас был очаровательный приход…
Надо ей поддакивать, подумал я.
– Сколько в те времена стоила хорошая ферма, Марта?
– Примерно триста долларов за акр.
– А теперь?
– О, теперь все непременно хотят разводить виноград, так что участки идут по цене от семисот долларов и выше.
Я кивнул в сторону висевшей на стене карты:
– Ну а в будущем?
– В будущем?… – Марта вздохнула. – Это довольно легко себе представить, мистер Уайет. Дома за миллион на берегу, дома за миллион в глубине, виноградники состоятельных людей, винные заводы очень состоятельных… Все крупные фермы перейдут на виноград, помяните мое слово. Все так уперлись в этот виноград исключительно из-за проблем с водопользованием, понимаете? Виноград – культура, которая не оказывает вредного влияния на природу; она не требует частого полива и широкомасштабного использования пестицидов. Правительству такие вещи нравятся. Среди винозаводчиков тоже довольно много сторонников защиты окружающей среды… – Она положила ложку в стакан. – Удивительно, как много времени понадобилось миру, чтобы узнать о нашем тихом уголке!
Я почувствовал, что старая Марта Хэллок начинает мне нравиться.
– Я хотел бы знать весь расклад, – сказал я. – Не могли бы вы меня немного просветить?
– Тут и просвещать особенно нечего. Восемьдесят два участка с выходом к морю и виноградники… В долине Напа в Калифорнии ничего подобного нет. Плюс живописные бухточки и старые фермы, как в Новой Англии, плюс самый продолжительный для нашей широты вегетативный сезон, плюс два часа езды от Нью-Йорк-Сити… Еще два года назад здесь мог бы возникнуть еще один Хэмптон, но теперь – все, конец. Теперь у нас строгое зонирование, жесткие правила эксплуатации земельных участков.
– Мне кажется, люди вашей профессии не должны были от этого сильно пострадать.
– Если бы я была лет на тридцать моложе, я бы запросто продавала в год минимум полсотни домов. Что может быть выгоднее, чем сбывать королям капусту? Но я слишком стара, мистер Уайет, а люди почему-то боятся стариков. Очевидно, им кажется, что смерть – болезнь заразная. Впрочем, возможно, так оно и есть. Последний дом я продала три года назад, да и тот принадлежал моему соседу, так что это, наверное, не считается. Я потеряла хватку, и кроме меня в этом, наверное, никто не виноват. Сейчас я владею половиной агентства, но уже давно ничего не зарабатываю, так что теперь от меня могут избавиться каждую минуту. Пока меня но трогают – очевидно, дожидаются, что я сама умру. Тогда они положат меня в тачку и отвезут куда-нибудь с глаз долой.